Черное небо, черная земля, черные танки, замершие обугленными скелетами после очередного сражения. Единственное светлое пятно на горизонте — белый конь со всадником. Большое, красивое животное, оно выглядит чужеродным на этом празднике смерти. Тут с башни одного из танков — американского «Шермана» — срывается мужской силуэт с зажатым ножом в руке. Еще чуть-чуть, и он восстановит справедливость: здесь должны гибнуть только те, кто заварил эту кашу. То есть люди и машины. А белый конь, избавленный от сбруи, как от цепей, медленно скрывается в предрассветном тумане. Человека с ножом зовут Дон — и это подлинное дитя войны (а также одна из лучших ролей Брэда Питта со времен «Бойцовского клуба»).
На дуле «Шермана» белой краской выведено «Ярость». Его экипаж полностью отвечает такой характеристике. Дотошный Бойд по кличке Святоша (Шайа ЛаБаф в роли танкиста-священника), вспыльчивый мексиканец Гарсия (Майкл Пенья), грубиян и засранец Тревис (Джон Бернтал). Рядом, в углу пулеметчика — там, где еще недавно сидел лучший стрелок своей армии, — теперь мокрое место. Повсюду кровь и ошметки человеческой кожи. Они смотрятся так же естественно, как пятна от машинного масла.
Тема лошадей всплывет в фильме еще раз, уже на словах. И снова в качестве метафоры хрупкости жизни и безумия войны. Все остальное время режиссер обходится суровым, минималистичным реализмом. Отчего происходящее на экране давит только сильней. Медленно надвигается на тебя, заворожив и обездвижив грохотом всех своих механизмов.
В центре сюжета танк, но по мере продвижения вперед фильм мельком выхватывает чуть ли не все рода войск. Небо чертят истребители. В окопах то сливается с грязью, то наматывается на гусеницу пехота. В тылу ломают голову, как быть дальше, штаб и медсанчасть.
Дэвид Эйр, на заре карьеры написавший сценарий к удачному «Тренировочному дню», и раньше снимал довольно камерные криминальные мужские истории (при этом играли у него люди в диапазоне от Джейка Джилленхола до Арнольда Шварценеггера). Но в «Ярости» эта камерность и вовсе граничит с клаустрофобией. Герои практически не покидают пространство танка за все два с лишним часа экранного времени. На то есть свои причины — ведь каждая такая вылазка, как правило, оборачивается очередной драматической сценой.
Герои практически не покидают пространство танка за все два с лишним часа экранного времени.
Расквартированные в одном из освобожденных городков недалеко от Берлина, танкисты примутся со смаком рассказывать новичку — штабному писарю Норману (Логан Лерман), присланному вместо разорванного в клочья пулеметчика, — что такое война. На столах еще не остыла яичница. Рядом хозяйки — две красивые немки, одна моложе другой. До Берлина — рукой подать. А значит — и до мира. Но война все еще здесь. И никакие разговоры не помогут приготовиться ко встрече с ней. Война сама, когда посчитает нужным, встанет перед тобой в полный рост. Накроет осколками и раскидает по углам взрывной волной. Заберет у тебя самое дорогое.
Крохотную иллюзию безопасности дарит только танк. Он — единственный шанс выжить. Дон и команда чувствуют себя здесь как дома и не собираются его покидать. Их мир выглядит гораздо лучше через узкие прорези в броне, через которые они выбирают для себя новые цели.
«Ярость» не достигает вершин шедевров советского и американского кинематографа, но аккуратно следует гуманистическим традициям одной школы.
Оператор Роман Васьянов, когда-то снимавший «Стиляг» Валерия Тодоровского, перед началом работы показывал Дэвиду Эйру фильмы Элема Климова и Алексея Германа-старшего. И это дало свои плоды. «Ярость» не достигает вершин шедевров советского и американского кинематографа, но аккуратно следует гуманистическим традициям одной школы — и психологическим другой. Здесь есть скрупулезно, без сантиментов воссозданный быт войны, но ни американских флагов, ни речей про патриотизм. Нет даже привычного в голливудском понимании хеппи-энда. Есть только жизнь и смерть, эта ночь и этот танк. И его ярость.